Буало-Нарсежак
Фокусницы [Куклы; Колдуньи]
Les Magiciennes (1957)
Перевод с французского Б. Скороходова
— Было две девушки, — произнес Людвиг.
— Вы уверены?
— Совершенно уверен. Я их хорошо знал, ведь мы вместе работали в курзале, в Гамбурге.
Комиссар задумчиво поглядел на Людвига. За спиной комиссара стоял инспектор — долговязый парень в непромокаемом плаще. Его левую щеку пересекал неровный, как трещина, шрам. Людвиг не мог оторвать от него глаз.
— Почему вы не пришли и не рассказали об этом раньше? — спросил инспектор. — Уже больше месяца, как дело закрыто.
— Я всего пять дней во Франции, — сказал Людвиг. — Я жонглер в цирке Амара. Коллеги рассказали мне о смерти малышки Аннегрет… Я был потрясен.
— Повторяю вам: дело закрыто, — ворчал комиссар. — У вас есть новые, неизвестные нам факты? Считаете, девушка была убита?
Людвиг опустил глаза, положил руки на колени.
— Я ничего не считаю, — сказал он. — Я только хочу знать, которая из них умерла и что случилось с другой. Почему все молчат о ней? Как будто ее никогда и не было.
Комиссар надавил кнопку звонка.
— Вы готовы подписать показания? — повторил он. — Так было две девушки?.. Мне хочется вам верить, но если придется заново проводить следствие…
— Странная история! — вздохнул инспектор.
Действительно, странная история! Она началась за много лет до того дня. Сначала это была всего лишь история жизни маленького мальчика, но потом…
Глава 1
Его мучил кошмар, но не из тех, полных ужаса, какие заставляют вас кричать посреди ночи в тишине уснувшего дома, а кошмар человека, проснувшегося, как ему кажется, в неизвестном месте, и, словно утратив память, он не может понять: что за кровать? что за окно? кто я такой?..
Пьер Дутр открыл глаза: прямо перед ним, откинувшись на спинку кресла, спала женщина; справа тихо шептались и хихикали два розоволицых блондина; слева — стекло, пустота: пространство, населенное расплывчатыми силуэтами, мертвенно-бледной дымкой. Дутр закрыл глаза, пытаясь найти позу поудобнее и заснуть, но руки не хотели спать, ноги беспрерывно двигались, плечи болели. Он пытался представить себе город, скрытый туманом там, внизу, умирающего отца.
Профессор Альберто! Острая боль словно бритвой резанула по сердцу. Да, это был настоящий кошмар, который никак не кончался. Начался он в Версале, в приемной отцов-иезуитов. С тех пор минули годы. Дутр снова увидел себя мальчиком: сидит на стуле, положив берет на колени; отец вполголоса разговаривает со священником. Потом приходит еще один священник, берет Пьера за руку. Лестницы, коридоры, узенькая кроватка, крошечный шкафчик, в котором сложено его белье. Все его имущество имеет теперь номер четыре. Двенадцать лет он был номером четыре. Двенадцать лет в пансионе! Головокружительное количество дней, тоскливая череда совершенно одинаковых картин, которые он так хотел бы забыть. Чувствовал ли он себя несчастным? Нет! Он никогда ни в чем не нуждался. Все заботились о нем. Монахи по-своему любили его. Знали, что маленький Дутр не похож на других…
Дутр поглядел в темноту, вслушался в мерный гул моторов. На огромной скорости он удаляется от Франции, парит между прошлым и будущим. Иногда ему удавалось окинуть взглядом всю свою жизнь, увидеть сверху, как Бог, говорят, видит людей. Странный мальчик, неловкий, тощий, робкий, рассеянный, чья внутренняя жизнь скрыта от всех, даже от его духовника. С виду ко всему безразличный, но всегда полный добрых намерений. Точь-в-точь хорошо отрегулированный автомат. Первым в часовню, первым в класс, первым в столовую… Иногда настоятель пытался добиться у него: «В чем дело, Дутр? Почему вы не стараетесь? Вы ведь не хуже любого другого. И что же? Думаете, родители обрадуются, когда увидят такой табель?» Но он не особенно настаивал, потому что и родители у маленького Дутра не такие, как у других.
Ладони взмокли. Пьер дотронулся до иллюминатора, чтобы ощутить его прохладу, и оставил на запотевшем стекле долго не исчезавшую звезду. Покинув этот самолет, несущийся в ночи над незнакомой страной, он мысленно перенесся во двор, где воспитанники проводили перемены. Он видит все это так живо, что ему становится страшно. Надзиратель раздает почту:
— Пьер Дутр!
Один из мальчиков взял открытку, чтобы передать ему. По дороге глянул на нее и расхохотался. Немного погодя пятеро или шестеро мальчишек зажали его в углу внутреннего дворика.
— Покажи-ка открытку!
Ему тогда не было и десяти, он был хилым. И повиновался. Ребята молча стали рассматривать открытку, на которой был изображен человек во фраке. В левой руке он держал перевернутый цилиндр, в правой — колоду карт. На его лице играла улыбка победителя. Внизу большими белыми буквами было напечатано два слова: «Профессор Альберто».
— Это твой отец? — спросил старший из воспитанников.
— Да.
— Хорош папаша!
Без тени смущения он перевернул открытку и прочитал вслух:
«Копенгаген
Мой дорогой Пьер!
Гастроли проходят весьма успешно. Мы собираемся в Берлин, оттуда — в Вену, где задержимся на месяц. Я не сумею приехать в Версаль на Пасху, как мы договаривались. Ты же знаешь, люди нашей профессии себе не принадлежат. Надеюсь, ты будешь умником. Мама чувствует себе хорошо. Мы оба нежно обнимаем тебя.
А. Дутр».
— А твоя мать? — спросил кто-то из мальчишек. — Она что, на трапеции кувыркается?
Они смеялись до полного изнеможения, а он старался не расплакаться.
— Циркачи живут вместе с обезьянами и верблюдами! — корчились от смеха мальчишки.
— Видел я такого на ярмарке, — сказал длинный. — Он связывал себя толстенной цепью, ему надевали наручники, а он раз, два — и на свободе. Никто и не понял, каким манером. А твой отец так умеет?
Перемена кончилась. Маленький Дутр три дня болел. Когда он выздоровел, товарищи избегали любых намеков на профессора Альберто. Они чувствовали, что должны соблюдать запрет, но постоянно перемигивались, а когда приходило письмо или открытка, отовсюду слышалось многозначительное покашливание. В один прекрасный день кому-то в голову пришла мысль дать ему кличку «Фантомас». Теперь, стоило пропасть тетради, приговор был единодушен: «Это Фантомас».
Он делал вид, что ему смешно, но почти весь триместр рвал, не читая, письма и открытки, приходившие из городов со странными названиями: Нордкирхен, Лугано, Альбачете… А во время утренней мессы и вечерней молитвы Пьер думал о далеких родителях, вершащих свои смехотворные чудеса с помощью цилиндра. Дутр помнил все, даже то, о чем тогда думал. Он отыскивал в словарях слово «фокус» («Искусство создавать иллюзию ловкостью рук, с помощью трюков и т. п.»), рассматривал
